*

Я впервые увидел Рени Ноулс, когда она выпадала из платья. Ярд черной ткани, держащийся на узких чернильного цвета лямочках, напоминающих спагетти, которые упорно сползали то с одного, то с другого ее плеча. Она всякий раз аккуратно водворяла ноготком непослушную ленточку на место, то есть на голое плечико, точно поправляла ремешок вентилятора. Линию загорелых округлых плеч продолжали такие же красивые руки, ниже локтей золотился, да простится мне такое сравнение, как прибитые ветром и дождем колосья, пушок. Ее коже, как и колоскам, солнце шло только на пользу. Сколько ни загорай, она, защищенная самой природой, останется золотистой и мягкой, не обгорит и не облупится. И ее животик — надо думать, тоже покрытый пушком — мог загореть до цвета темного шоколада и напоминал бы тогда, если присмотреться поближе, сумеречный ландшафт в стиле Мандельброта.